Антинаркотический транснациональный интернет-конкурс "Майя" (Maya). Видео, фото, плакаты, рисунки против наркомании и алкоголизма

Последняя доза была лишняя. Вернее лишними были они все, когда-либо им принятые. Но он этого не понимал. Мучила ломка, и его терзало только одно желание - избавится от этого невыносимого чувства, когда казалось, что болит не только тело, но даже волосы и ногти. 

Постепенно сознание стало проясняться, и тогда внутрь ворвался страх.

Что будет завтра? Где искать деньги на очередной кумар? Он уже давно не ловил кайф. То время, когда после очередного децела мир становился розовым, а все люди братьями - давно прошел. Сейчас он жил для того, чтобы бороться с притаившимся внутри чудовищем, которое только и ждало момента, чтобы выползти из глубины и начать рвать живое мясо на части.

Самое смешное было то, что эта злобная тварь была им самим. Его телом, его сознанием. Может быть, когда-то, это был и чужак, но теперь существо настолько срослось с ним, что слилось в единое целое с организмом и прогнать мучителя стало невозможно.

Конечно, удавалось временно загнать его внутрь и заставить спать, закрыв для твари свой мозг наркотическим дурманом. Но без дозы хотелось, вырвать кричащие внутренности и бросить их себе под ноги, что и случилось несколько часов назад.

Последняя доза была не только лишняя, но и несколько велика. Он осознавал это краешком сознания, но не испугался - слишком велика была боль и слишком долгим ожидание.

Он всегда смеялся над теми, кто говорил, что это поселившаяся в человеке тварь требует новой дозы. Нет, он хорошо знал, что чудовище здесь не причем. Доза была нужна ему самому, для того чтобы обуздать пришлое существо, которое в какой-то момент поселилось в нем, чтобы его мучить.

Как он устал от этого страха. Даже в забытье он ощущал его липкие холодные лапы и слышал ехидный шепот:

- Завтра... Придет завтра и оно проснется. И тогда тебе будет больно...

Он уже почти привык к мукам, но существо было хитро. Когда он переставал замечать боль в одних частях тела, она вдруг перекатывалась тугой волной в другие, и пытка начиналась сначала.

Зачем всё это?- наконец расслабившись, подумал он.- Пусть я умру, и тогда не будет ни страха, ни боли, ни долгих минут ожидания пробуждения существа.

Он стал молиться, искренне, отчаянно, а потом уснул, тихо, как будто провалился в глубокую темную яму.

Откуда-то из черной глубины до него донесся негромкий, спокойный голос. И он верил ему, потому что нельзя было не поверить, так как слова были легкими и понятными, а главное долгожданными.

-Да, ты умрешь, но смерть это не то, что тебе нужно. Ты умрешь, а завтра проснешься, и тогда твое желание исполнится.

Дальше ему ничего не снилось.

Проснулся он ночью и понял, что завтра еще не наступило. В окно светила тусклая половинка луны и где-то в глубине длинного коридора, синяя лампочка дежурного освещения. Белая простынь, белые двери, белый потолок и темная боль. Захотелось вывернуться наизнанку, но тугие ремни прочно держали тело в одном положении. Даже поперек груди тянулась широкая полоса грязной простыни, концами привязанной к раме кровати. Он хотел закричать, но опять услышал уже знакомый, без каких либо эмоций голос:

- Лежи и жди.

И тогда он запихнул свое отчаяние себе в глотку, чуть не захлебнувшись собственной рвотой.

Время остановилось, секунда стала минутой, а минута часом.

Если его еще растянуть, то я буду мучиться вечность, даже если эта вечность другим покажется мигом, - удивился он неожиданно пришедшей мысли.

То, что эта мысль не его, он понял сразу, слишком четкой и ясной она была. Похоже, кто-то другой произнес ее вслух внутри его головы.

Рядом закричал человек, дико, надрывно. Через минуту скрипнула дверь, и послышались глухие удары в грудь.

- Как ты задолбал, дай поспать, урод!- человек на кровати захрипел и затих.- Еще раз вякнешь, убью, нах.

Вернулась тишина, а через полгода, снова раздался крик.

И опять кто-то бил лежачего, привязанного мученика.

- Сестра, вколи ты ему что-нибудь, заколебал!

Мимо не спеша просеменил белый халат

-Держи его,- мягко попросила женщина.

Он не мог приподняться и разглядеть, что там происходит, но криков не было слышно до утра. Их и потом не было слышно, когда наступила и следующая ночь и следующее утро.

-Терпи, - шептал ему голос и он терпел, потому что верил его словам, и поэтому молчал, засунув свою гордость в то место, куда никогда не проникал свет.

Медленно серело небо, захлопали двери, засуетились люди. Кто-то кипятил в банках воду самодельными кипятильниками, сделанными из двух лезвий, кто-то стоял у окна и смотрел в наступающий, зарешеченный день.

Ему сунули утку.

-Очнулся? Давай.

-А самому?

-Нельзя пока.

Потом пришел какой-то парень в драном халате и улыбнувшись, присел на краешек кровати.

-Кормить тебя буду, ешь. И он ел кашу, с заботливо подносимой ложечки, потому что знал, что есть надо. А потом опять лежал и терпел. И существо сдалось, оно злилось, ворочалось, но уже не имело власти над его телом. Оно не желало уходить, но чувствовалось, что места ему мало, кто-то теснил его, выдавливая наружу. А потом тварь сжалась в комок и спряталась, чтобы не исчезнуть навсегда, а он не умер.

Завтра, - подумал он,- что такое завтра для тех, кто не знает что такое время? Или это не он подумал?- мелькнула новая мысль.

Так он и ждал, принимая под себя утку, а в себя теплую кашу и сладкий чай.

-Этот спокойный, - сказала серьезная женщина.

-Буянить не будешь? - спросила улыбнувшись другая.

-Не буду,- хмуро кивнул он, стараясь не спугнуть свое счастье.

-Тогда мы тебя сейчас "расфиксируем".

Подошли обладатели синих халатов и дерматиновых тапочек. Долго возились под кроватью и наконец, он смог вздохнуть полной грудью.

-В туалет хочешь?

-Да,- кивнул он.

Его осторожно подняли, и бережно поддерживая с двух сторон, повели в глубину коридора, куда-то за поворот.

Счастье, это когда ты сам идешь в туалет, - решил он.- И вообще даже когда просто идешь сам, пусть недалеко, но по своему желанию.

А потом, держась за стену, он шел в своё новое жилище - не коридор, а палату с дверью, можно было пусть и недолго, но побыть одному. И это тоже казалось счастьем.


Да, он узнал, каким иногда бывает счастье. Он прижился, потому что выжил и не съехал.

Его поселили в палату конце коридора. Там обитала местная "крутизна", а вернее "выздоравливающие". У всех у них были ключи от входных дверей, потому что веселые ребята из палаты под номером 9, имели привилегию иногда выходить на "свободу", курить во время тихого часа, и смотреть телевизор после отбоя.

Это тоже было счастьем, как и беспрепятственно развалившись на кровати читать книгу, или открывать пакет с нехитрой передачей.

Через два дня, он сделал себе ключ из украденной в столовой ложки, а еще пару научился варить чифирь.

Вечерами он стоял у окна и смотрел на дальние огни города и на их отражение в темной воде реки.

Здесь хорошо,- рассуждал кто-то в его голове. - Ни о чем думать не надо, тихо спокойно, а там...

-Да, что там? - завел он мысленный диалог.

-Нужно работать, суетиться, вести разговоры ни о чем с нужными людьми, теша их и свое тщеславие. Зачем? Давай останемся здесь.

-Здесь нельзя быть вечно, в конце концов, придется уйти.

Уйти он решил загорелым, поэтому валялся целыми днями на берегу реки и загорал. Когда надоедало лежать - купался. Когда уставал от того и другого, шел спать в палату. Изредка на прогулку выводили женщин. Стриженые наголо, бесформенные, в мятых платках и халатах, они пугливо жались друг к дружке и озирались по сторонам. Женщины жили в другом крыле здания, этажом ниже. Не часто открывалась туда дверь, а когда открывалась, он закрывал глаза, чтобы не видеть...

Иногда он сидел возле приемной, если не прогоняли. Здесь был мягкий диван и довольно прохладно, а еще сюда приходили люди. На них было интересно смотреть, все-таки они появлялись оттуда - из другого мира, сейчас недоступного и немного страшного.

-А врач скоро придет? спросила как-то старушка-мать, приведшая своего сына.

-Скоро, - кивнул он.

-Как здесь? - живо поинтересовалась она. Вот уговорила полечиться, она ласково погладила по коленке уже взрослого человека.

Сын, средних лет мужчина, крепкий, жилистый, смущенно улыбался и молчал. Чувствовалось в нем скрытое напряжение, будто была сжата у него внутри мощная пружина, готовая распрямиться в любой миг.

-Нормально.

-А лечат как? - засуетилась женщина.

-Не нужно ему здесь быть, - взглянув на мужчину, вдруг сказал он, и удивился своим словам.

-Почему? - недоуменно взглянула на него мать.

-Привяжут сначала, - он помолчал. -Начнет рыпаться, вхреначат чего-нибудь. Будет дня три спать. А проснется ли - неизвестно.

-Пойдем отсюда, встрепенулся сын.

-Ты же слово дал,- умоляюще посмотрела на него мать.

-Просвещаешь? - рассмеялась прибежавшая улыбчивая врачиха.- Опытный... Иди загорай лучше.

Он опять загорал и думал.

Кто шептал мне тогда, ночью ? - мелькнула мысль

-Я.

-Я?

-Нет, я.

-А кто ты?

-Теперь ты. Вернее часть тебя, вместо той, которая умерла.

-Так я умер?

-Ты же просил. Я то, что появилось в тебе тогда.

-Бес?

-Называй как хочешь. Бес, дух, душа. Слова лишь звук.

-Раздвоение личности?

-Наоборот обретение её. Мы с тобой одно целое, теперь нас не разъединить.

Жилистый умер ровно через неделю, напичканный аминазином по самое некуда. Умер после двух дней битвы с ремнями, и пяти, почти беспробудного сна. Он открыл глаза только перед самым своим концом, чтобы осмотреться на минутку, или быть может проститься.

Высохшего, его тихо снесли в грязной простыне вниз, к машине из морга.

Сильные, они бились за свою свободу, истирая запястья в кровь, кричали до хрипоты, сначала ругаясь а потом моля о свободе. Пытались вывернуться змеей, чтобы перегрызть связывающие их путы. Хитрые, они просили сигарету, а потом изогнувшись, притворяясь будто дымят в сторону, тайком жгли ремни, не понимая, что бежать им некуда.

Они пришли сюда, чтобы освободиться от мучавших их существ, чтобы обрести свободу, а вместо этого ее отнимали у них полностью. Даже к камере, люди чуть-чуть свободны. Там можно двигаться, а ведь это счастье двигаться самостоятельно...

А потом они все спали, потому, что возможно не слышали голоса, шептавшего им: "Не кричи", как не слышали потом голосов, склонившихся над ними санитарок: "Если завтра не проснется, не жилец".

Изредка им ставили капельницы, заменявшие еду, изредка их развязывали и меняли простыни, но похоже, им теперь было уже все равно...

-Это дерево, ты не видишь его.

-Вижу.

-Ты видишь кору ствола и листья. А самое главное скрыто в земле, там корни

-Ну и?

-Ты видишь лишь половину этого мира, а поступаешь так, как будто знаешь о нем всё.

-Обойдется.

Он потихоньку собирал деньги на дозу, потому что существо больше не показывалось, а что такое кайф, он помнил. Кайф это радость, а здесь, в этих стенах радости не было, она не заглядывала сюда давно, и он соскучился по ней.

Он еще не знал, что существо терпеливо лежит в засаде, прикинувшись мертвым.

-До свидания,- сказала усталая санитарка .Ее сын спал в коридоре уже третий день.

-А надо?

-Все вы возвращаетесь.

Существо отыгралось по полной. Оно сразу завладело всем телом и без церемоний приступило к своему любимому занятию.

-Господи,- скрючившись на пыльном полу шептал он.- Зачем я еще здесь? За что эти муки?

-Ты здесь, чтобы познать мир.

-Его нельзя познать, он слишком велик. Вселенная бесконечна.

-Дурак, неизвестное познают чувствами. Всё познают чувствами.

-Чтоб я сдох.

-Тогда ты придешь снова, и опять будешь мучиться. Никто не имеет права помочь тебе. Таков закон.

-Я должен убить эту тварь сам?

-Да, и не только эту. Тогда ты станешь свободным.

Год, два, три - тикали часы.

На дрожащих ногах он подошел к зеркалу. Оттуда смотрел изможденный незнакомец - небритый человек со впалыми щеками и бледными тонкими губами.

-Я ее победил?

-Нет, ты и она теперь одно целое.

-Как с тобой.

-Да.

Теплый ветер терзал серую пыль, не давая ей покоя.

-Я искала тебя, ты был прав, ты был прав!- кричала позади старушка.- Я не послушала тебя, и сын умер! Ты был прав...

Он прибавил шаг. Еще долго, где-то позади, слышались причитания...

-Достала.

-Она хотела сочувствия, ведь теперь мать будет винить себя, пока не умрет и даже после...

-А что я ей сказал бы?

-Обнял бы и всё. У нее никого не осталось, она жила последние дни только ради того, чтобы сказать тебе эти слова.

-Я ее не знаю.

-Да, люди не хотят знать друг друга и поэтому не понимают.

-Почему?

-Интересы разные, вот что бы ты сказал этому дереву.

-Привет.

-А еще?

-О чем мне с ним говорить?

-А знал бы что сказать, мог бы и поговорить.

-С деревом?

-Трудно с ними говорить, слишком разные мы. Наше время течет по-другому.

-Только психи с деревьями говорят.

-Психи те, кто в это не верит. Вообще все люди психи, не понимаю их.

За закопченными стеклами машин, мимо ехали люди. Купив дорогие автомобили, они спрятались внутри и думали, что окружающие, видя блеск новой краски завидуют им, поражаются их богатству и могуществу. Но спешащим по своим делам пешеходам, не было никакого дела до укрывшихся в жестяных коробках. В этом мире никто никому не был нужен, если интересы живущих не пересекались. Все суетились сами по себе.

Он поражался их безумию - желанию быть заметным, и в тоже время сторониться себе подобных.

Из-за ствола стриженого тополя навстречу кто-то шагнул.

-Здорово.

-Привет,- он пожал протянутую руку, пытаясь узнать человека.

Ё... - чуть не вырвалось у него. - Неужели это он? Как может состарить человека всего полгода... Даже меньше ростом стал, этот известный городской художник. Бывший... - подумал он, взглянув на трясущееся руки.

-Дай стольник.

-Сейчас посмотрю...

Он не стал расспрашивать приятеля о делах, и так было ясно, что дела того уже закончились.

Они уходили постепенно, один за другим. Сначала расставаясь с работой, потом с семьей, а затем с вещами и квартирой. Иногда кто-то умудрялся еще недолго побомжевать. Потом приходил не вызывающий никаких эмоций слух об их смерти. А что горевать? Они знали, что рано или поздно закончат этим.

А у него теперь имелся целый мир, который нужно было почувствовать.

Триединый, он просыпался ночью от холодного взгляда. Не смея мучить его изнутри, существо выходило и становилось где-нибудь в темном углу, пугая его. Он, боялся, ненавидел и любил эту тварь одновременно, ведь оно было им самим.

А утром шагая навстречу дню, он знал, что следом, невидимые, идут две тени - та, что когда-то была им, и та, что когда-то им не была.