В половине пятого я перестал понимать, о чём этот фильм. Я смотрел его уже час. Мне было жаль потерянного времени. Я пытался исправить помехи в моей голове, мешавшие восприятию. На экране Рената Литвинова боролась с судорогами пальцев...
Около пяти я почувствовал прилив тошноты и озноб. Я забрался с ногами на стул, обхватил колени руками, и стал раскачиваться, закрыв глаза. Я пел про себя детскую песенку, которую никогда прежде не слышал. Нет. Не я пел. Какая-то маленькая девочка пела во мне очень грустную детскую песенку. Она пела и прыгала на моём пустыре между высохших и огромных стеблей. Она выбивала из меня пыль, топая резиновыми сапогами. Она делала из мёртвой травы перинку, укрывала её платком с головы. На перинку ложилась кукла со свалявшимися волосами. И с волнами озноба, бежавшими по мне, у куклы на лбу выступал пот. Ей 25 лет. Её зовут Марина. Кукла Марина...
Девочка пела очень грустную детскую песенку. Для куклы. И меня...
Я не мог объяснить, откуда я знаю её. Откуда она? Я понял лишь то, что она одинока. Ей некому петь, кроме куклы. Потому она поёт для меня. И во мне.
Я раскачивался монотонно. Несколько или больше минут, пока не исчезли волны озноба и жара, пока я не перестал петь.
К тому времени, когда я открыл глаза, Рената Литвинова уже справилась с судорогой. Я продолжил смотреть в экран, пытаясь связать последний виденный кадр с теперяшними, но так и не смог. Я просто смотрел на 24 несвязные картинки в секунду и думал о том, что : "Интересно, когда Литвинова срёт, она тоже делает такие вот жесты руками?..."
Около шести я почувствовал беспокойство. Я не мог, как ни пытался, обнаружить причину его зарождения. Оно собралось в том месте, где, как мне казалось, находится моя душа-- в месте схождения нижних рёбер.
Сначала там стало посасывать,...потом чьи-то челюсти крепко впились и стали меня жевать. Жевать то место, где, как мне казалось, находится моя душа.
И мне стало больно. Больней, чем обычно.
Я вскочил и запрыгал по комнате. Я стал танцевать, как Джей Кей, чтоб отвлечь себя и то, что жевало меня внутри. Я вскорости стал задыхаться, но не почувствовал облегчения. Тогда я вспомнил, что видел недавно фильм, в котором психиатр советовал пациентам кричать, и те вопили изо всей мочи, и им становилось легче...
Но я не смог закричать так, как кричали они. Я не так был воспитан.
Наверное, даже в глухом лесу я не смог бы так закричать, боясь, что мой крик может кого-то встревожить.
Мне было нужно чем-то заняться, чтобы не чувствовать, как внутри меня кто-то жуёт. Я перемыл всю посуду. Я вымыл пол. Я вымыл всё, что могло быть вымыто. Но боли не отступали. И тайну их появленья я не раскрыл.
"Всё, что случается, имеет причину. Всё, что случается, имеет причину.
Всё, что случается со мной-- происходит случайно. Мне просто хочется взять тебя за руку. Память тела не даёт мне этого сделать. Все руки, тянущиеся ко мне-- они не те, не твои. Они не ложатся так мягко в мою ладонь. Зачем ты пела мне, девочка? Твоя кукла немного младше меня и она хочет замуж за оловянного...Он романтик и неудачник. У него всё ещё только будет, но так мало есть сейчас. Он не может долго стоять на своей оловянной ноге, его мотает в разные стороны, по тамбурам и перронам, от убежища и до убежища. Он самовлюблён и беспощаден, хотя... скорее, он --справедлив. Но когда он поймёт, что искал лишь химеру, и упадёт в твои нежные руки, ты совсем состаришься, глупая кукла. Забудь же о нём, посмотри на меня. Я не хуже, только пожёван внутри. А ещё, кукла, он часто бросает дела на середине и так мало довёл до конца. Он даже не смог досмотреть этот фильм. Его увела грустная детская песенка."
Стрелки бежали к 9-ти, когда я понял причину своих беспокойств. Мне никто не звонил уже несколько дней. Три или больше... Три. Я стал зарываться в свои пески, закрывать щеколды и жалюзи. И ты, тот или та, что внутри меня, в испуге, что больше не выберешься наружу, стал/стала жевать меня...
В девять часов я взял телефон и набрал... Гудки. Первый--пошёл; второй -- пошёл; третий--пошёл...-- Куда вы идёте? Возьмите трубку. --Нет, мы спешим. Нам нужно как можно скорее, неизвестно куда, лишь бы подальше от Вас.
В четверть десятого голос в трубке спросил: "Зачем Вы звоните?"
Я ответил: "Будьте добры, позовите пожалуйста девочку или её куклу."
-- Девочка выросла, кукла на свалке. Давно.
-- Хорошо, тогда позовите взрослую девочку.
-- Её нет.
То, что жевало меня изнутри, кажется, было уже готово меня проглотить. Я спросил: "Где она?" А голос сказал с безразличием: "А я не знаю",-- и связь прервалась.
Мне захотелось плакать. И я заплакал.
P.S. У меня такое маленькое сердце. Как ты сумела в нём поместиться?
Комментарии:
Нет комментариев